Самоход. «Прощай, Родина!» - Страница 54

Получалось – и шнапс пили трофейный, и тушенку ели немецкую, только хлеб русский был.

Немцев продовольствием снабжали лучше, питание было разнообразным и вкусным, а главное – вовремя. И с боеприпасами они нужды не знали. А у нас в сорок втором году из-за острой нехватки снарядов в сутки на орудие выдавали по одному-два выстрела.

В сорок третьем ситуация коренным образом изменилась в лучшую сторону. Свои заводы выпускали патроны и снаряды, по ленд-лизу получали, когда создали каналы поставки. Кроме северных морских конвоев грузы и техника шли южным путем, через Иран, самолеты гнали через Камчатку.

Утром завьюжило. Мороз небольшой, но сильный ветер, снег валит. Видимости никакой, танк в десяти шагах не видно. Самолетам – и нашим, и немецким – ни боевых вылетов не сделать, ни разведку провести. И артиллеристам вести огонь толком нельзя, поскольку корректировщики не видят попаданий. Так и просидели два дня по избам.

Механики-водители периодически прогревали моторы, наводчики проворачивали вручную башни. Загустеет, замерзнет смазка – туго башня идет, медленно. Вроде бы секунды, мелочь, а в бою танковом эти секунды решают, жить тебе или же сгореть в железной коробке. Вот у «тигра», танка мощного, башня весила одиннадцать тонн и поворачивалась гидроприводом на 360° – полный оборот за долгие 60 секунд. По меркам танкового боя – целая вечность.

Только на третий день улеглась метель, стих ветер. В иных местах намело по пояс. Грузовикам по дорогам не проехать, если только на буксире у гусеничной техники. Только под снегом не видно ям, воронок, траншей и других препятствий.

Пока с башен, со смотровых приборов и прицелов снег смахнули, в воздухе рама зависла – как называли «Фокке-вульф-189», самолет-разведчик с двойным фюзеляжем.

Ненавидели бойцы эту машину! Летал самолет высоко, не всякий истребитель достанет, вынюхивал-высматривал, а потом по его наводке обязательно бомбардировщики налетали.

Так и на этот раз случилось. Только приготовились они к выдвижению, моторы прогрели, как по рации сигнал: «Воздух!»

Самое благоразумное было в этой ситуации – танки покинуть и в окопы или щели прятаться. Только где эти щели и где эти окопы? Вокруг снежная пустыня. И в танке сидеть опасно, для пикировщиков Ю-87 цель заметная, крупная. Пилоты «лаптежников» опытные, ухитрялись бомбу точно в цель положить – будь то мост, дом или танк. Броня танкистов от осколков защищала, но от прямого попадания спасти не могла.

Однако Виктор решил танк не покидать. Пока танки не двигались, они сверху малозаметны были, поверх корпуса снегом заметены.

Пикировщики встали в круг и начали сбрасывать бомбы на избы, рассудив, что военнослужащие по теплым избам отсиживаются. Взрывы грохотали рядом, вздрагивала земля, по броне били осколки и смерзшиеся комья земли.

Виктор подумал, что начни сейчас рота движение – было бы хуже. На снегу глубокие следы от гусениц, и с высоты они хорошо заметны. В танке тоже сидеть страшно было, но больше всего угнетала невозможность что-либо предпринять. Это в танковом бою бояться некогда. Ты стреляешь, в тебя стреляют, за противником наблюдаешь. А при авианалете невозможно предсказать, куда бомба упадет.

Сбросив весь боезапас, «штуки» улетели.

Тихоходные самолеты с неубирающимися шасси, выпущенные в массовом количестве, сильно досаждали нашим войскам, нанося большой урон. Главным достоинством «штук», как их звали сами немцы, была возможность бомбометания с пикирования. Самолет падал на цель почти отвесно, с углом пикирования от 70° до 90°, и накрывал точечные цели точно. Наш штурмовик Ил-2 такого не мог, бомбометание шло по площадям. Когда на Курской дуге против танков применили кумулятивные бомбы, то сотней бомб, сброшенных Ил-2, был поражен один танк.

А пикировщиков ПЕ-2 было выпущено мало из-за дороговизны. Кроме того, толком бомбить с пикирования наши не умели. Массово применять такой вид бомбометания начал Полбин, ставший впоследствии командиром авиадивизии.

Тут же по рации поступила команда выдвигаться. Порядок движения был оговорен заранее. Первым шел танк Самохина – с ним Виктор приятельствовал. Теперь ему приходилось хуже всего. Танк его торил дорогу среди глубокого снега, толкая перед собой снежный вал корпусом, как бульдозер отвалом. Временами он буксовал, сдавал назад, но снова упорно шел вперед.

Вторым двигался танк Виктора.

Вот танк Самохина закопался в снег по брюхо, забуксовал, потом сдал назад. И в это время из-под его гусеницы вдруг сверкнуло пламя и громыхнул взрыв – сработала противотанковая мина. При движении танка вперед взрыватель мины прошел между траками, а стоило ему двинуться назад, как произошел подрыв. Но экипажу повезло, все остались целы. Гусеницу разорвало, катки разбило, борт моторного отделения буквально измяло. А на танкистах – ни царапины. Взорвись мина под передней частью – так легко они не отделались бы.

К месту подрыва собрались командиры танков, решали, что делать. На немецкое минное поле наткнулись или это еще старая советская мина сработала, установленная годом раньше?

У командира есть приказ – выйти к назначенному рубежу вовремя, и попробуй его не выполнить. Но и дальше двигаться страшно. Если это минное поле – они все танки ни за понюшку табака потеряют. И саперов в роте нет.

Экипаж подорвавшегося на мине танка оставили дожидаться ремонтно-эвакуационной машины, остальные же танки стали пятиться по уже проложенной колее до деревни.

Командир роты, старший лейтенант Маханин, начал изыскивать по карте другие варианты пути. Раз немцы ушли, стало быть – есть незаминированные участки, проходы, дороги.