Самоход. «Прощай, Родина!» - Страница 81

– Молчать! Смир-р-на! – закричал в ответ комбат.

Оба самоходчика вытянулись перед ним по стойке «смирно». Увидев это, комбат немного успокоился и сунул пистолет в кобуру.

– Докладывай, – буркнул он.

И Виктор подробно рассказал, куда они заехали и что натворили.

– Поезд под откос? – не поверил комбат. – Ты ври, да не завирайся…

– Можете проверить. А насчет грузовиков – так вот саквояж с документами…

Комбат открыл саквояж и вытащил оттуда пачку документов.

– Не пойму ни черта! Пойду в штаб, а вам пока заправляться и пополнять боезапас. От машин не отлучаться. Вернусь – решу, как вас наказать…

Когда комбат, покачиваясь, ушел, Серегин спросил:

– Как думаешь, что с нами сделают?

– Да ничего! Ни званий не лишат, ни с машин не снимут… В полку потери, кто воевать будет? Тем более что мы не отсиживались, немцам урон нанесли. Пошли к машинам!

Пока они заправлялись и загружали снаряды, стемнело. Заряжающий с котелками побежал на кухню: обед они пропустили, и есть хотелось очень, а НЗ они приговорили еще вчера – так делали все.

Уже и ужин съели, а комбата все еще не было.

Спать улеглись на самоходке.

Комбат заявился утром.

– Вас, голубчиков, в штаб полка вызывают.

– Есть!

Пока они шли в штаб, Виктор предупредил Серегина:

– Ты больше молчи, говорить буду я. Если что – я один виноват.

Серегин шел с мрачным лицом. Вот же влипли!

В штабе полка с ними разговаривал незнакомый майор. Рассказ о поезде его не интересовал, привлекли только грузовики с антеннами. Развернул карту:

– Покажите, где машины с антеннами стояли?

Виктор нашел на карте деревню и ткнул в нее пальцем.

– Сколько человек обслуги было?

– Не могу знать, мы раздавили их всех вместе с грузовиками. Офицер остался, отстреливался из пистолета, потом застрелился. Саквояж при нем был.

– Большое дело сделали, парни! Это была одна из радиостанций абвера. Знаете, что это слово обозначает?

– Армейская разведка.

– Правильно! Она каждую неделю дислокацию меняла, чтобы по сигналу не засекли. Мы дважды разведчиков посылали, чтобы ее уничтожить – безрезультатно… Не успел офицер документы уничтожить, больно бумаги интересные. Правда, со всеми мы за ночь ознакомиться не успели… Поздравляю, товарищи командиры!

– Служим трудовому народу! – хором ответили самоходчики.

– Можете быть свободны! Спасибо! – на прощание сказал майор.

– А наказание какое будет? Комбат грозился…

– Какое наказание? Дырки под ордена на гимнастерках вертеть надо.

Когда шли назад, Серегин спросил:

– Насчет орденов – это он серьезно?

– Кто его знает? Сказать – еще не значит сделать.

Комбат слова худого не сказал, как заявились, как будто и не было вчерашнего разноса.

С часу на час все ждали приказа выступать. В полку потери в первой и второй батарее, третью и четвертую господь миловал. Повреждения на самоходках были, но ремонтные службы за ночь исправили. Надо сказать, что ремонтники действовали быстро и умело, иной раз из двух подбитых машин за ночь одну боеспособную собирали.

Виктор сидел перед самоходкой на пустом снарядном ящике и размышлял. Вот он случайно на войну попал. Историю в школе учил, общий ход войны знает: Курская дуга, операция «Багратион», когда победа придет, но все в общих чертах. А вот что с полком будет, с его экипажем, с ним самим – не знал ничегошеньки. А может, и правильно? Никому знать не дано о своей судьбе. Одно только беспокоило: навсегда он останется в военном времени или как-то к себе в полк, в батарею вернется? С родителями хотелось увидеться после дембеля, хотя до него полгода еще оставалось. С парнями с улицы встретиться, с девчонкой какой-нибудь познакомиться… Ему уже двадцать, а он и не целовался еще никогда. До армии не успел зазнобу завести, а на фронте – с кем? Мало было женщин на передовой, да и те, кто были, уже хороводились с кем-то. Пехотинцев да танкистов они вниманием не очень жаловали: парни они боевые, да жизнь у них очень уж коротка. Сегодня жив, а завтра сгорел в танке… С тыловиками или штабистами оно как-то спокойнее.

Хуже нет, чем ждать или догонять.

Время тянулось медленно. Мимо самоходок конвоиры вели колонну пленных. В потрепанной униформе, у некоторых – замусоленные повязки на ранах, прямо поверх мундиров. Лица обросли щетиной, глаза у многих потухшие. Но многие смотрели на самоходки с интересом, поскольку впервые видели русскую технику вблизи – раньше-то через прицел на нее смотрели. Что удивило Виктора, так это металлическое громыхание. Оказалось – у всех пленных с собой котелки и фляжки. Орднунг, однако! У русских военнопленных такого не было. А немцы в любых условиях о жратве заботятся. Кормили немцев в лагерях по нормам питания, установленным Женевской конвенцией, и зачастую получалось, что они ели лучше, чем женщины и дети в нашем тылу.

А потом случился неприятный инцидент. Из-за самоходок выскочил младший сержант с ППШ в руках и начал стрелять в пленных.

Услышав стрельбу, увидев своих убитых и раненых камрадов, немцы попадали в дорожную пыль.

Конвойные растерялись. Солдат-то свой, хоть и бесчинство творит, как в него стрелять?

Подскочили самоходчики, выбили оружие из рук, скрутили. Оказалось, сержант из белорусов, и вся его семья, включая малых детей, была уничтожена немцами – они согнали жителей деревни в амбар и всех сожгли. Видимо, накипело у человека на душе.

Сержанта отдали в руки особиста, и потом его никто не видел.

Происшествие долго обсуждали. Вроде немцы противники, но пленные же, уже безоружные, не опасны.