Самоход. «Прощай, Родина!» - Страница 83

Немцы начали производить «панцерфауст» с конца 1943 года, и первую партию из пятисот штук отправили на Восточный фронт. Примитивная конструкция не требовала долгого обучения и была эффективна против бронетехники. Однако сразу выявилось много недостатков: плохая точность стрельбы, малая дальность полета гранаты – всего тридцать метров. Но даже «панцерфаусты» первой серии пробивали по нормали 150 миллиметров брони, а в Красной армии бронетехники с такой мощной защитой не было.

«Панцерфауст» – в наших войсках его называли фаустпатроном – стали быстро совершенствовать. Дальность полета гранаты увеличили до шестидесяти метров, бронепробиваемость возросла до 220 миллиметров гомогенной брони. За счет оперения возросла точность выстрела.

В городских боях, когда противник был близко, иной раз в соседней квартире, «панцерфаусты» проявили себя отлично. А вот в боях с применением бронетехники на открытой местности – плохо. Малая дальность полета гранаты делала «фаустника» фактически смертником – кто из экипажа танка или самоходки подпустит близко солдата с весьма приметным оружием?

Но в городах «фаустники» стреляли со вторых этажей, почти в упор, и советская бронетехника несла серьезные потери. Фаустпатронов боялись, поскольку после попадания гранаты в боевое отделение танка или самоходки шансов выжить у экипажа не было.

Чуть позже подобное оружие появилось у американцев – его назвали «базука».

У немцев был «панцерфауст» в более тяжелом варианте, со щитом и расчетом из двух человек; он был многоразового использования – в отличие от «панцерфауст» 30 или 30М.

В наших войсках подобного оружия до конца войны так и не появилось. В городских боях танкисты сами приспосабливали поверх брони панцирные сетки от кроватей, наваривали решетки из арматуры.

Виктор вернулся к самоходке в глубокой задумчивости – он своими глазами убедился в эффективности кумулятивных гранат. Отныне для экипажей «фаустник» стал самым ненавистным врагом. Для его уничтожения снарядов не жалели и иногда накрывали его огнем целой батареи.

Танки уже ушли вперед, и самоходка стала догонять их. Трупы наших и немецких солдат, подбитые танки, раздавленные вражеские пушки… Картина была сколь страшной, столь и привычной для фронтовиков.

За сутки удалось продвинуться на десяток километров.

С боем взяли небольшой полустанок, перерезав железнодорожное сообщение. И вот тут в полной мере сказался русский характер: в тупике пехотинцы обнаружили цистерну. Вначале подумали, что в ней топливо, и сообщили танкистам.

Один из прибывших зачерпнул из горловины цистерны ведром, присмотрелся, понюхал и отхлебнул. Пехотинцы были в шоке. Надо же, танкисты топливо пьют!

А танкист выпрямился и громогласно объявил:

– Чистый спирт!

Лучше бы он молчал! Один из пехотинцев сдуру очередь из ручного пулемета по цистерне дал, и из пробитых отверстий фонтанчиками ударил спирт.

К бодрящей жидкости кинулись солдаты. Кто котелок подставлял, кто фляжку, а некоторые – и рот. Пили от души, до отвала – дармовая выпивка!

Через полчаса почти вся рота пехоты и два экипажа танков были пьяными в стельку.

Новость мгновенно облетела всех, и на полустанок потянулись воины всех родов войск. Некоторые – с канистрами из-под бензина.

Через час командование спохватилось, но было уже поздно. Упились многие, некоторые части стали небоеспособными.

К цистерне выставили вооруженную охрану – отделение по охране тыла. Только пьяного человека быстро не протрезвить, тем более что многие успели запас сделать – емкостей хватало.

Наступление, намеченное на следующий день, сорвалось. Командиры метали громы и молнии, но предпринять ничего не могли.

У «смершевцев» возникло подозрение, что немцы оставили спирт специально. Боялись – не отравлен ли, были такие случаи на других фронтах. Но обошлось.

А ночью немецкая разведка выкрала нашего офицера из полковой артиллерии – он вышел ночью из землянки до ветру и пропал. Утром хватились – нет командира.

Тут же появился особист, всех опрашивать стал – не перешел ли офицер ночью к немцам? В частях сразу усилили караульную службу.

А к вечеру близ немецких траншей столб вкопанный появился, а к нему наш офицер был привязан – истерзанный. Жив еще был, кричал что-то, да расстояние было велико, слов не слышно.

Артиллеристы без приказа сверху огонь открыли – сразу несколько батарей, и на немецкой передовой разрывы полчаса не стихали, огненный ад творился. Когда пушки замолчали, столба с офицером видно не стало – случайно или целенаправленно кто-то из пушки в него угодил? Пленному уже не поможешь, так хоть мучения прекратить.

Все случившееся оставило тягостное впечатление. Разведподразделения – что полковые, что дивизионные – для того и существуют, чтобы «языков» брать, в тылу врага определять дислокацию батарей и бронетанковых подразделений. И служба у разведчиков проходила не в белых перчатках: часовых снимали, диверсии проводили, машины обстреливали и взрывали, если дело этого требовало. Но чтобы вот так, на всеобщее обозрение пленного к столбу привязать перед своими позициями? Это было уже за гранью. Наши солдаты и командиры только ожесточились.

Вечером командир полка собрал командиров рот и самоходных орудий и довел до их сведения приказ о предстоящем ночном марше – полк перебрасывали на полсотни километров южнее. В тех местах земля посуше, болот нет и есть где развернуться бронетехнике.

Впереди колонны шел бронеавтомобиль, за ним – Т-34 взвода управления, потом грузовики полка, а уж следом – самоходки. Замыкал колонну танковый тягач. Случись поломка – ремонтники оперативно помогут, на худой случай на буксире притащат.